На дне сыроежки ломаются. «Картинки» с подростками - Юрий Шинкаренко

Для остальных ребят лоховатость Петрова близка и понятна. Постоянно, по поводу и без повода чувствуя себя неудачниками (баксов нет! в «комок» не устроился! джинсы лопнули! ключи потерял!), свои проблемы такие подростки «сбрасывают» на Петрова: «Он тоже такой… Только ещё забавнее!».

«Едет наркоман Петров в автобусе.

К нему обращается старушка:

– Передайте, пожалуйста, абонемент на компостер!

Петров берёт абонемент и окликает военнослужащего:

– Эй, солдат!

– Я не солдат! Я матрос!

Петров пожимает плечами. Возвращает абонемент старушке:

– Обломись, бабка! Мы на корабле!».

Есть ещё объяснения всеотроческой любви к Петрову, помельче. Но, думаю, достаточно.

Свойство юности – не унывать. Улыбаться, смеяться, хохотать, ржать до упаду… И если назвать тему, над которой хоть раз смеялись все молодые наших 90-х, то она, без сомнения, такая: господин Петров – лучший друг детства, юности и молодости! Самый лучший и… самый несчастный!

Кутерьма

Пьяный мужик, стрельнув у меня сигарету, курит в тамбуре алапаевского поезда. От него пахнет дешёвым напитком типа «Каламбур». Рассказывает про сына:

– Ему 8 июня восемнадцать лет стукнуло, в армию призвали, а он в бегах. Думаешь, от армии скрывается? От меня прячется! Познакомился с девочкой из Монетки. И недавно меня нашла её мать: «Плати две тысячи за аборт!». (В марте 2000 года аборт стоил около 250 рублей, по сообщению газеты, – Ю.Ш.).

А где я столько возьму? Поехал туда разбираться. У них мужика в доме нет, но пришли соседи и родственники. Чуть п. не дали. Потом мы выпили, вроде они успокоились, но мать этой девочки всё равно настаивает: «Плати деньги, я найду, кто за меня заступится!». А я что – спал с этой девочкой?! Ну, подлец, вымахал помощник на мою шею. Вот такая у меня в доме кутерьма.

2. МНОГОШУМНОЕ СУЩЕСТВО (повседневная жизнь подростков XXI века)

Африканский сувенир

Тимур А., серьёзный молодой человек, по-новому раскрылся для меня в Москве, в «Детском мире» на Лубянке. Громада-магазин пищал глиняными свистульками, матово светился боками сиреневых и лиловых воздушных шаров, пах вездесущим поп-корном, шелестел ступенями эскалаторов. Одним словом, беззаботно тянул нескончаемый праздник детства. И Тимур с головой окунулся в эту фиесту, по-карнавальному дозволяющую менять своё «Я».

Он, забыв про окружение, примерял на себя костюмы и головные уборы, цеплял игрушечные сабли и пистолеты, вылепливая из себя да из подручного детскомировского материала образ за образом.

Спектакль одного актёра получился настолько беспечным и зрелищным, что мне захотелось вручить Тимуру маленький гонорар.

Я потащил парня к какому-то бутику с африканскими сувенирами и, показав на пёстрые амулеты из дерева, сказал: «Выбирай!».

И тут праздник кончился. Глаза Тимура сверкнули подозрительностью. И он спросил, показывая на цветные лаковые линии, покрывшие деревяшку: «А что там за символика?».

Это был вопрос не школьника-каникуляра, но прифронтового мальчишки (Тимур живёт во Владикавказе). Это был вопрос, чуть переиначивший вечный вопрос всех кровавых боен: «Ты за кого, за них или за нас? Под какими знамёнами? Под какими знаками?». Необъявленная война за Кавказ, за родину Тимура, породила собственные символы. Они насытились кровью, они зажили новой жизнью, уводя одних к фанатичной мечте о «Великом Северо-Кавказском имамате», а других заставляя своей жизнью оплачивать единство Великой России. И прифронтовые мальчишки Северной Осетии это знают. Как знают, что любой символ таит ростки вражды и ненависти.

«А наш – не так! – сказал я Тимуру. – Видишь линию на амулете? Это линия, которая нас связывает! Всё! Больше ничего в этом символе нет! Только ниточка – от меня к тебе. Принимается?».

Тимур «одобрил» новое значение африканской символики. И повесил амулет на грудь. Мы шли по столице – и отовсюду, с рекламных щитов и витрин, со страниц газет и видеоэкранов целились в нас разнородные знаки.

Но странное дело: при внимательном взгляде сразу обнаруживалось, что в любом символе есть одна неизменная деталь: линия, то стремительно прямая, то чуточку извивчатая, то длинная, то короткая, но всегда стремящаяся соединить две точки – тянущаяся, если поверить, от одного человеческого сердца к другому.

Десять ложек сахара

Вчера заглянули Саша М. и Дюха. За программой для вёрстки. До этого они были у Никиты. Пили чай. Саша с восторгом рассказывает, как Дюха забылся и в чай положил десять ложек сахара.

Надо же так «забыться»! (Хотя именно в Дюхе это не удивляет: он может начать фразу, а к середине забыть, с чего начинал).

Но самое интересное, что ложки сосчитаны! Кто-то внимательно смотрел, как Дюха, увлечённый разговором, таскает ложку за ложкой. И старательно загибал пальцы: одна, две, три…

Из таких событий сложена их (наша) жизнь. И лишь изредка – взрыв. Как недавно на концерте Валеры Сосновского.

Мы пригласили Валеру, чтобы он в библиотечной гостиной спел свои новые и старые вещи.

Валера очень хорошо говорил (философское образование!), ещё лучше пел, тонко улавливая реакцию ребят.

Они же, когда слушали авторскую песню, просто на глазах менялись, в их зрачках светилось столько всего, что не оторваться. Я потом не поскупился. Сказал что-то типа: это самое дорогое, перемены в ваших глазах; это самое ценное, видеть, как человек меняется, становится глубже, интереснее, значительнее. Не у всех это получается, есть просто «дырявые» люди, что ни вкладывай – всё высыпается, и опять пустота в глазах. Вы не такие.

Но «гостиные» бывают редко. Чаще – прихожие и кухни. И малозначащие события повседневности.

Страшная история с телефоном

В Вятке в наш поезд, идущий из Москвы на восток, десантировался шумный класс.

Тюменские шестиклашки, праздные и возбуждённые от новогодних морозов, возвращались из Великого Устюга, от всероссийского деда Мороза.

В нашем купе пустовало одно место, – и мы ждали, кто подсядет. Конечно, не лидер сплочённого школьного коллектива (лидеру место в центре – среди своих и со своими). Да и не юморист-весельчак (такого тоже от себя не отпустят).

В чужое купе, в ссылку, отправят, скорее всего, изгоя – самого неуживчивого или самого мрачного, или жадину… Одним словом, лидера с конца. И нам было любопытно, кого ж определят в такие «вперёдсмотрящие»?

Вагон шумел и трясся от страстей: буйные шестиклашки, под ведением замотанных педагогов, шумно делили места, укладывали вещи и устраивались на ночлег.

Слышались капризные девчоночьи голоса: «А можно я с Машей (Катей, Олей и т.д.)?!». И не менее недовольные голоса мальчишек: «А мы впятером (вшестером, всемером и т.д.)!».

Наконец, тугие организационно-распределительные шестерёнки там провернулись, пережевали противоречивые пожелания и просьбы: шестой класс из Тюмени разбрёлся по отведённым купе.

Вскоре и к нам под конвоем педагогини, подозрительно оглядевшей нас с ног до головы, ввалился мальчик. Толстый, как герой полузабытого ныне стихотворения «Тюлюлюй».

«Всего лишь толстячок!» – почти разочаровались мы, ожидавшие, что даром разыгранный социологический эксперимент с «лидером наоборот» принесёт более экзотичные результаты.

Никакой экзотики!

Как и тысячу лет назад, коллектив отметал, пусть всего лишь в соседнее купе, толстячка (читай: очкарика, рыжего и т.д.).

Но мы поторопились: отличительным признаком Серёжи (так звали мальчика) оказался вовсе не избыточный вес.

Первым делом, едва расположившись, Сергей начал доставать из сумки вещи, которые, похоже, действительно делали мальчика лидером: по напичканности дорожного багажа разного рода электроникой.

Юный пассажир извлекал из сумки навороченный мобильник, часы, плейер, наладонник-компьютер и что-то подобное, что не просто облегчает жизнь, но в определённых обстоятельствах способно удостоверить мажорность их обладателя.

Конец ознакомительного фрагмента.